10.4 C
Брюссель
Четверг, Март 28, 2024
религияХристианствоГрядет Русский Христос… …

Грядет Русский Христос… Свидетельство о Русской Православной Церкви

ОТКАЗ ОТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ: Информация и мнения, воспроизведенные в статьях, принадлежат тем, кто их излагает, и они несут ответственность за это. Публикация в The European Times автоматически означает не одобрение точки зрения, а право на ее выражение.

ОТКАЗ ОТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ПЕРЕВОД: Все статьи на этом сайте опубликованы на английском языке. Переведенные версии выполняются с помощью автоматизированного процесса, известного как нейронные переводы. Если сомневаетесь, всегда обращайтесь к оригинальной статье. Спасибо за понимание.

Служба новостей
Служба новостейhttps://europeantimes.news
The European Times Новости стремятся освещать новости, которые имеют значение для повышения осведомленности граждан по всей Европе.

Чувство боли и предательства Христа…

С начала войны десятки людей публично отказались считать себя чадами Русской Православной Церкви (РПЦ). Один из них, сценарист и продюсер Иван Филипов, рассказывает, чем закончилась его почти сорокалетняя жизнь в Церкви. Мы не можем судить о реальном количестве людей, вышедших из РПЦ или даже из Православия, но факт, что позиция РПЦ в эти критические для России, Украины и всего мира времена создала проблему для совести тысяч верующих. .

Я хожу в церковь с детства. Когда я родился, мама и старшая сестра уже были крещены и какое-то время ездили на народный приход в Москву. Помню, отца крестили позже — в детстве мне строго-настрого запрещалось рассказывать об этом посторонним или как-либо упоминать вне семейного круга. Хотя это было позднее, более свободное десятилетие 1980-х, людей могли арестовывать за веру, а папа был беспартийным, несмотря на то, что работал в научно-исследовательском институте при ЦК КПСС. Так или иначе, прошло больше тридцати лет, а я до сих пор все помню.

Помню, меня высмеивали во дворе за то, что я «верующий в Бога» (после 1991 года перестали), а однажды в бассейне мой тренер по плаванию снял с меня крестик. Я особенно хорошо помню этот эпизод, потому что крест был не на цепочке, которую можно было легко сломать, а на веревочке – было ужасно больно.

Если честно, в детстве меня ужасно раздражали «каждое воскресенье в церковь», «разгрузочные дни» и вообще пост. По летним воскресеньям на даче — а у нас там хотя бы был черно-белый телевизор — мне хотелось смотреть «Маппет-шоу» вместо того, чтобы ходить с мамой в Троице-Сергиеву Лавру. И когда я был в Москве в субботу вечером и в воскресенье утром, мне хотелось заниматься своими делами или спать, а не идти на работу. Но никто не интересовался моим мнением.

Тем не менее, я хорошо помню то настроение, которое царило в церквях в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Это было потрясающе. Пока Церковь была либо под запретом, либо в ужасных условиях, я помню, как по-разному говорили священники, как горели прихожане. Но кто знает, может быть, сейчас я идеализирую свои детские воспоминания. И все еще.

Все время до моего поступления в МГУ моя жизнь была тесно связана с Русской Православной Церковью. Почти каждое воскресенье я ходил в церковь, исповедовался и причащался. Учился в воскресной школе, пел в церковном хоре, учился в православной гимназии. Я еще могу говорить по-церковнославянски, и если вы разбудите меня среди ночи и поставите в толпу, я, наверное, смогу пропеть всю литургию от начала до конца.

Но мои отношения с Церковью, извините за каламбур, никогда не были гладкими. Почему-то не пошло. То, что я услышал с кафедры, не совсем соответствовало тому, что я видел собственными глазами. Меня исповедовал очень уважаемый священник (ныне епископ), который требовал от своих прихожан исповедоваться сначала за себя, а потом за друзей. Он хотел, чтобы мы сообщили, вот и все. В старших классах я был смущен, когда мой учитель физики сказал мне, что мечтает разбомбить все буддийские монастыри. Мне не показалось, что это очень православно. Или учитель химии, который сказал нам на уроке, что Антихрист появится с помощью генной инженерии, а через неделю объяснил, что он придет с летающей тарелкой. Когда я робко спросила, пластинка это или генная инженерия, она почему-то обиделась.

Может быть, история моих отношений с РПЦ могла закончиться, когда я достиг совершеннолетия, но где-то по пути я обрел веру. Мой собственный, очень личный и очень важный для меня. Я не находил ее, когда ходил в церковь или на проповеди, но она держала меня в Церкви много лет. Журналистка Олеся Герасименко придумала, на мой взгляд, очень подходящую для этих ситуаций фразу. Говоря о нынешнем состоянии страны, она добавила: «И в завершение своей беды я очень люблю Россию». В моем случае запятая звучит иначе: я искренне верю в Бога, и эта вера очень важна для меня.

Не я один почувствовал диссонанс между тем, что написано в Евангелии, и тем, что я видел своими глазами в церковной жизни. Но церковные институты всегда придумывали какой-нибудь предлог, чтобы объяснить не только отсутствие перемен, но и принципиальную невозможность перемен. Мы долгие годы жили в России, где коррупция пронизывала все государственные институты и любая попытка что-то изменить встречалась словами «но это же Россия, так было всегда» и прочими бессмысленными и привычными мантрами. Тот же метод самоуспокоения практикуют православные.

Почему священники, епископы и, наконец, патриарх говорят одно, а делают другое? Почему они официально называют «жадность» грехом и всей жизнью показывают, что их единственная цель — богатство? Почему священники бесправны и полностью зависят от епископов? Почему они служат политическим интересам государства? Почему они не выступают открыто против несправедливости?

На эти мои вопросы мама всегда отвечала, цитируя известного священника: «Храм — это место, где каждый день распинают Христа». Священники, многим из которых я задавал одни и те же вопросы, отвечали, что не надо задавать вопросов, это не моя работа, я должен быть смиренным. И это не только моя личная история; так устроена вся Русская Православная Церковь сверху донизу. Если их «каждый день распинают», то это неизбежный процесс, поэтому мы миримся и живем, как жили. Ничего не меняя.

Впрочем, лучше не получить ответы на свои вопросы, чем наткнуться на очередную тираду провинциального проповедника о «грехах Запада» и, конечно же, гей-парадах. Православный священник в принципе может любой разговор свести к гей-парадам.

Даже в своей проповеди о начале войны на Украине патр. Кирилл успел упомянуть о гей-парадах. Он сказал, что трусливый Запад потребовал, чтобы Донбасс их провел, но раз Донбасс не согласился, мы будем его защищать. На самом деле, это мой любимый пример. С тех пор, как я был молод, у меня было много друзей среди геев, лесбиянок и гей-активистов. Хочу сказать, что это никогда не было темой для разговора. Во всяком случае, никто из них – а это десятки человек и несколько десятков лет – не говорят о гей-парадах так много, как православные священники. Я думаю, что за все время, проведенное в этих компаниях, я дважды что-то слышал о гей-парадах, о том, что кто-то из моих знакомых случайно наткнулся на прайд в Берлине или Тель-Авиве.

Такое положение вещей устраивает (или устраивало?) большинство знакомых мне православных людей – моих друзей, родственников, знакомых. Вы говорите себе: есть земная Церковь, которая есть созданное людьми учреждение, которое управляется людьми и содержит в себе человеческие пороки, — ведь, как известно, человек есть грешник; и есть Церковь «как тело Христово», метафизическая Церковь, совершающая таинства и непорочная, потому что она не связана с людьми. И когда вы это понимаете, вы идете дальше. Максимально игнорируйте недостатки, но верьте, что в Церкви есть благодать, позволяющая ей совершать таинства.

Такое моральное равновесие требует, прямо скажем, значительных человеческих усилий. Я знаю это по собственному опыту. В первую очередь проблемы начинаются со священниками. Этих проблем две и они тесно связаны между собой.

Первое. Как только обычный человек принимает достоинство, он начинает действовать так, как будто ему открылась высшая истина, известная только ему. В то же время — и это вторая трудность — в подавляющем большинстве случаев этот человек очень мало знает об окружающем его мире. Я знаю много таких примеров, когда знакомые мне с детства люди, слабые ученики, идиоты и даже садисты, становились священниками и сразу же проникались чувством собственной непогрешимости. С ними совершенно невозможно разговаривать, а тем более спорить, потому что они не в состоянии предположить, что могут быть не правы.

Семь лет своей карьеры я провел в качестве журналиста, а следующие четырнадцать лет работал на российском телевидении и в российском кино. Поверьте, я встречал много самовлюбленных людей, звезд, которые бесконечно уверены в себе. Ни один из них в свои худшие минуты не сравнится с православными священниками. Что за догмат о непогрешимости папы (вечная заноза в православном мире) — попробуйте построить дискуссию с любым священником, а тем более с епископом. Это невозможно и невыносимо. Я пытался это сделать на протяжении десятков лет, и из нескольких десятков священников, которых я хорошо знаю, получилось целых два.

И вот вы регулярно общаетесь с людьми, которые очень мало знают, нигде никогда не были, ничего не видели, за очень редким исключением никогда ничего не читали и не видели, не знают иностранных языков и т. д., но абсолютно уверены в своей правоте. . Это тяжело. Но ты держишься, потому что веришь.

Большинство людей, которых я знаю, ушли из Церкви, сделав это в относительно юном возрасте, но уже будучи взрослыми. Проблема в том, что православный мир подобен оранжерее. Закрытый герметичный мир, в котором тебе с детства всегда говорят, как ты должен думать и что мир за пределами этой герметичной оранжереи — «злой». Потом выходишь и выясняется, что тебя обманули. Причем буквально на каждом шагу. Именно в этот момент осознания многие люди, с которыми я рос, покинули Церковь.

Когда спрашиваешь, почему молчит Церковь, когда вокруг нее творится беззаконие, ответ всегда один: «Церковь вне политики». Это такая отчаянная ложь, что я действительно не понимаю, как люди до сих пор не удосуживаются произнести это вслух. Конечно, Церковь участвует в политической жизни только тогда, когда речь идет о «правильной» политике. Это всегда было ясно видно в проповедях и публичных выступлениях различных священников. И я имею в виду даже не знаменитых столпов «атомного православия» вроде покойного Дмитрия Смирнова, а простых священников, неизменно продолжающих с амвона вечную историю «богоизбранности русского народа» и «грешного Запада».

Сколько себя помню, эта бесконечная болтовня не прекращалась, и я помню все свои рассуждения на эту тему. Среди моих родственников был известный священник — очень хороший человек, но непробиваемый идиот, который вечно спорил со мной о политике и истории. Я помню все эти разговоры: в 1999 году, например, он предсказал грядущий крах доллара. А недавно, читая военные новости, вспомнил одно из его выступлений на Радио Радонеж, посвященное «благородству русского солдата», что, конечно, контрастировало с «зверской жестокостью» американского солдата.

Так что нет. РПЦ всегда и во всем была частью государственной пропагандистской машины, иногда прямо, иногда косвенно, но всегда как неотъемлемая часть. Верно, конечно, что священники, епископы и прихожане отказываются мыслить себя такими категориями.

У меня есть любимый пример такой церковной дихотомии. После скандала, произошедшего в России во время премьеры в Каннах фильм «Левиафан» Андрея Звягинцева, я и Александр Ефимович Роднянский, на которого проработали много лет, решили попытаться понять реакцию церковного руководства на фильм. Может быть, чтобы понять, как работать с пленкой и вообще понять, к чему именно нужно быть готовым. Вместе с о. С Андреем Кураевым, к которому я обратилась за помощью, мы поехали к епископу на север – показать фильм и поговорить.

Суровый архиерей посмотрел фильм и строго сказал нам, что это гнусная клевета на русскую жизнь, образец чудовищной русофобии. Конечно, в России нет ни такой коррупции, ни тем более такого ужасного алкоголизма, и все показанное в «Левиафане» — ложь. А потом епископ повел нас обедать и, сев за стол, стал жаловаться.

Он жаловался, что с достройкой собора в его родном городе возникли проблемы: надо было достраивать иконостас. Он нашел местную фирму, которая могла бы это сделать за полтора миллиона рублей, и спонсора, который был готов дать ему деньги, но патриаршество запретило заказы от местных и требует заказывать их только через Софрино, которое хочет двадцать пять миллионов… И тогда епископ стал жаловаться, что в епархии есть села, куда его священники не могут пройти без полицейского конвоя, потому что все жители в бреду и тут же начинают стрелять в каждого чужака из оружия…

Много раз я мысленно возвращался к этому разговору, пытаясь понять, как такое возможно. Как в осуждении фильма «Левиафан», так и в своих словах о пьянстве и разврате этот человек был совершенно искренен. Как это возможно? Не знаю, но так РПЦ жила десятилетиями.

Были диссиденты? Конечно был! Многие из нас, кто их знает, публично выразили свое несогласие. Например, призывали к милосердию к девушкам из Pussy Riot, ставили под сомнение коррупцию, пытки в тюрьмах, полицейское насилие и власти. Но их всегда было меньшинство. Люди с моими убеждениями видели в этих священниках спасательный круг – если он есть в Церкви, скажем, о. Алексей Уминский, так и останусь, чтоб не все умерло. Пока есть хоть один праведник, я не дам городу погибнуть. Пока есть о. Андрея Кураева, который смело говорит и пишет, обличая пороки, мы можем мириться с существованием о. Андрей Ткачов, проповедующий ненависть.

Это очень важный вопрос, принципиальный. Я закрыл глаза на пороки в Церкви, потому что верю, что в ней есть Бог. Пусть Церковь страшна, пусть жестока и равнодушна, но Бог и через такую ​​церковь говорит с нами.

Затем о. Андрей Кураев был исключен. Я очень хорошо помню, что писал на днях в Facebook: горняки взяли с собой в шахту канарейку — она обнаружила наличие метана. Если канарейка в клетке жива, можно работать, а если мертва, то надо бежать. Я думаю о. Андрей играет роль такой канарейки в церкви. Он помог РПЦ окончательно не потерять человеческое лицо. Но его выгнали.

Я не сразу ушел из церкви. Думаю, я перестал ходить в церковь после очередного жестокого подавления протестов. Несоответствие между тем, что говорилось с кафедры, и тем, что скрывалось, стало слишком велико. Невозможно говорить о любви и сострадании, о жертвенности и готовности умереть за ближнего от людей, которые молчат, когда видят насилие и несправедливость.

И вот наступило 24 февраля.

Я был уверен, что кто-нибудь заговорит. Я не сомневался в Патр. Кирилл – странно было бы ожидать от него христианского поведения, но я верил в священников, которых знал лично. Я знал их как достойных и хороших людей. Я ошибался. Я прочитал письмо священников, публично выступавших против войны, и не нашел в нем имени моего знакомого. Честно говоря, для меня это был шок. Настоящий шок.

Сегодня мы обсуждаем многих общественных деятелей, которые говорят за или против войны и тех, кто молчит. Актеры, музыканты, блогеры – люди, которые влияют на миллионы граждан, несут ответственность перед обществом, они должны заявлять о своей позиции, оглашать ее, а не молчать. Но в то же время актер, скажем, имеет право хранить молчание. Ведь он не обещал быть мастером слова, а имеет другую профессию. Однако священник такого права не имеет. Священник — пастырь, а если пастырь молчит, то он подобен соли, потерявшей силу.

Здесь нужен другой контекст. Когда я учился в православной школе, в Югославии началась военная операция НАТО. И каждый день мы начинали с молитвы за наших сербских братьев, которые «страдают от рук басурманов (неверных)». Об этом говорили в церквях; вся православная община говорила об этом непрестанно – очень публично и громко. И вот российская армия вошла в Украину, убивая и бомбя храмы (иногда храмы, принадлежащие РПЦ). И все знакомые мне священники, которые так громко защищали сербов от НАТО, молчат… И не только молчат – патриарх, епископы и ряд священников громко и публично поддерживают войну…

Долгое время у меня было ощущение в Церкви, что Бог не оставил ее. Меня это больше не сдерживает, потому что я не верю, что Бог остался в РПЦ. Мне кажется, что 24 февраля Он ушел и плотно закрыл за собой дверь. И раз так, то я тоже ухожу.

Когда я ухожу, я не думаю о Патре. Кирилл или за архиереев, а за попов я знаю лично и кто промолчал. Некоторые говорят, что они выступают против войны в своих воскресных проповедях, что, возможно, неплохо, но уж точно не покупает публичное молчание.

Эти люди нашли возможность высказаться против гей-парадов или клеветы на «Левиафана». Они сделали это публично и громко. Поэтому должна быть такая возможность выступить против страшной кровопролитной войны. Хотя, честно говоря, я не верю, что это произойдет. Потому что я очень хорошо помню все сказки об «особенной русской истории», «особенном русском духе», «особенном русском благочестии». Я слишком хорошо знаю о щедрых пожертвованиях и квартирах, подаренных важными чиновниками администрации президента.

Война, которую два месяца Россия ведет с Украиной, идет от имени и за счет всех промолчавших (или поддержавших или освятивших технику, ушедших на войну) попов. От имени о. Владимир и о. Иван, о. Александр и о. Филипп, о. Валентин и о. Майкл. «Русский мир», как его понимают Путин и его генералы, невозможен без Русской Церкви. Неслучайно армия получила свой гигантский уродливый храм, неслучайно патриарх благословил военных на «спецоперацию» в Украине. Все это не случайно, а логично. В течение тридцати лет они строили новые храмы, возрождали монастыри, занимались миссионерством, чтобы сделать возможными Буча, Гостомель, Ирпень, Харьков, Мариуполь.

Удивительно пророческими оказались стихи из песни «Русский Христос» (2017):

Далеко разнеси благую весть: холодный, как лед, сердцем исторгнутый, облеченный в золото, обреченный в наш мир грядет Русский Христос!

Источник: журнал «Холод».

- Реклама -

Еще от автора

- ЭКСКЛЮЗИВНЫЙ СОДЕРЖАНИЕ -Spot_img
- Реклама -
- Реклама -
- Реклама -Spot_img
- Реклама -

Должен прочитать

Последние статьи

- Реклама -